Последние дни – это просто комок нервов и несуразицы. Я слишком дезориентируюсь в этом всём. При попытке вспомнить последние дня четыре сильно напрягаю мозги. Мне не удалось спокойно отдохнуть на заслуженных выходных 16 и 17 числа, потому что шестнадцатого я вышел на работу из-за непутёвой работницы, которая выполняет свои обязанности так отвратно и медленно, что пришлось выходить в день, когда нормальные люди отдыхают. Заработал с гулькин хрен, а эта женщина и половины работы не сделала. Слава Касу, хоть задерживаться из-за неё не пришлось. Семнадцатого, благо, помиловали – остался дома, но надо было стирать пальцы в кровь за конспектами по письменному переводу. Правда, на следующий день прихожу на экзамен и узнаю, что у меня автомат. После мы ещё бегали с зачётками за этичкой, мне она поставила 92, что не так плохо, учитывая, что я не очень добросовестно выполнял дз.
В субботу пришлось снова выходить работать, на этот раз с матерью. Когда пришёл – у нас уже была новая работница, а старая уже вроде как увольняться собралась. Ещё и драмы перед уходом навела – ох, мол, не могу работать в таких условиях, ни поесть, ни в туалет, работаю без прогибов. Ты, мать твою, сраную робу два дня реставрируешь, куда тебе перерывы? Не моё вроде дело, но так взбесило. Не понимаю, как отец её терпел. Новая работница, к слову, мне очень понравилась. Душевная такая женщина, и своя. С мамой они сразу общий язык нашли. Да и вообще поработали мы в тот день на славу. Под конец дня я познакомился с одной тян, Юлей – случайно, полистав содержимое её флешки. Как выяснилось, в Шыме ещё водятся онямушники. Было какое-то непривычное чувство не то восторга, не то паники, и мне сказать-то толком было нечего. Что там, меня всегда подводило моё неумение общаться с незнакомыми. Впрочем, мы обменялись контактами.
Всё воскресенье я отсыпался, но по сути – толком и не помнил, что делал. Маме позвонила Раушан и сказала, что не сможет выходить, что нашла работу лучше. Шикарно вообще. Под вечер взялся писать билеты, которые вот-вот сдавать, но заучивать их не стал – в пизду. У нас этой пары даже не проводилось, а мы с какого-то лешего должны сдавать по ней экзамены. Да будь что будет, клал я уже на это всё. Под тот же вечер списался с Юлей, но разговоры у нас не пошли. В который раз убеждаюсь, что будь человек хоть трижды онямушником – не получится у меня с ним подружиться, хоть ты тресни. Как будто я вообще для дружбы не создан.
Я растерял всех друзей, которые у меня были. Нет никого, кому бы я мог просто позвонить и сказать «а пойдем прогуляемся». Есть только постоянные заботы, тяжесть от экзаменов, от своей специальности, по которой я уже не уверен, что пойду работать, тяжесть от забот с выплатой декретных матери, от уёбков из госучреждений, которые найдут тысячу и один способ, чтобы не выплачивать деньги. Тяжесть от дисплозии, которую поставили пятимесячному брату и который вынужден посещать оздоровительные курсы, из-за матери, на которую взвалилось слишком много, что мне приходится ей помогать, из-за бабушки, которой с каждым днём всё хуже.
Мне очень хочется уединиться и выплакаться. Очутиться в какой-нибудь тёмной халупе на краю города, одному, и чтобы все про меня забыли.